К Каверину.
Забудь, любезный мой Каверин,
Минутной резвости нескромные стихи.
Люблю я первый, будь уверен,
Твои гусарские грехи.
Прослыть апостолом Зенонова ученья,
Быть может, хорошо – но ни тебе, ни мне.
Я знаю, что страстей волненья
И шалости, и заблужденья
Пристали наших дней блистательной весне.
Пускай умно, хотя неосторожно,
Дурачиться мы станем иногда —
Пока без лишнего стыда
Дурачиться нам будет можно.
Всему пора, всему свой миг,
Всё чередой идет определенной:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша …
Была пора: наш праздник молодой…
Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розгами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой.
Тогда, душой беспечные невежды,
Мы жили все и легче и смелей,
Мы пили все за здравие надежды
И юности и всех ее затей.
Теперь не то: разгульный праздник наш
С приходом лет, как мы, перебесился,
Он присмирел, утих, остепенился,
Стал глуше звон его заздравных чаш;
Меж нами речь не так игриво льется,
Просторнее, грустнее мы сидим,
И реже смех средь песен раздается,
И чаще мы вздыхаем и молчим.
Всему пора: уж двадцать пятый раз
Мы празднуем Лицея день заветный.
Прошли года чредою незаметной,
И как они переменили нас!
Недаром — нет — промчалась четверть века
Не сетуйте: таков судьбы закон;
Вращается весь мир вкруг человека,—
Ужель один недвижим будет он?
Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьбы соединили,
Чему, чему свидетели мы были!
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то славы, то свободы,
То гордости багрила алтари.
Вы помните: когда возник Лицей,
Как царь для нас открыл чертог царицын,
И мы пришли. И встретил нас Куницын
Приветствием меж царственных гостей.
Тогда гроза двенадцатого года
Еще спала. Еще Наполеон
Не испытал великого народа —
Еще грозил и колебался он.
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас… и племена сразились,
Русь обняла кичливого врага,
И заревом московским озарились
Его полкам готовые снега.
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда пред ним раздался!
Как был велик, как был прекрасен он,
Народов друг, спаситель их свободы!
Вы помните — как оживились вдруг
Сии сады, сии живые воды,
Где проводил он славный свой досуг.
И нет его — и Русь оставил он,
Взнесенну им над миром изумленным,
И на скале изгнанником забвенным,
Всему чужой, угас Наполеон.
И новый царь, суровый и могучий,
На рубеже Европы бодро стал,
И над землей сошлися новы тучи,
И ураган их . . . . . . . . . . .
К Каверину.
Забудь, любезный мой Каверин,Минутной резвости нескромные стихи.Люблю я первый, будь уверен,Твои гусарские грехи.Прослыть апостолом Зенонова ученья,Быть может, хорошо – но ни тебе, ни мне.Я знаю, что страстей волненьяИ шалости, и заблужденьяПристали наших дней блистательной весне.Пускай умно, хотя неосторожно,Дурачиться мы станем иногда —Пока без лишнего стыдаДурачиться нам будет можно.Всему пора, всему свой миг,Всё чередой идет определенной:Смешон и ветреный старик,Смешон и юноша степенный.Насытясь жизнию у юных дней в гостях,Простимся навсегда с Веселием шумливым,С Венерой пылкою, и с Вакхом прихотливым,Вздохнем об них, как о друзьях,И Старость удивим поклоном молчаливым.Теперь в беспечности живи,Люби друзей, храни об них воспоминанье,Молись и Кому и Любви,Минуту юности ловиИ черни презирай ревнивое роптанье.Она не ведает, что можно дружно житьС стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,Что резвых шалостей под легким покрываломИ ум возвышенный и сердце можно скрыть.
Элегия.
Опять я ваш, о юные друзья!Туманные сокрылись дни разлуки:И брату вновь простерлись ваши руки,Ваш резвый круг увидел снова я.Всё те же вы, но сердце уж не то же:Уже не вы ему всего дороже,Уж я не тот… невидимой стезей —Ушла пора веселости беспечной,Ушла навек, и жизни скоротечнойЛуч утренний бледнеет надо мной. —Веселие рассталося с душой.Отверженный судьбиною ревнивой,Улыбку, смех, и резвость, и покой —Я всё забыл: печали молчаливойПокров лежит над юною главой…Напрасно вы беседою шутливойИ нежностью души красноречивойМой тяжкой сон хотите перервать,Всё кончилось, – и резвости счастливойВ душе моей изгладилась печать.Чтоб удалить угрюмые страданья,Напрасно вы несете лиру мне;Минувших дней погаснули мечтанья,И умер глас в бесчувственной струне.Перед собой одну печаль я вижу!Мне страшен мир, мне скучен дневный свет;Пойду в леса, в которых жизни нет,Где мертвый мрак – я радость ненавижу;Во мне застыл ее минутный след.Опали вы, листы вчерашней розы!Не доцвели до месячных лучей.Умчались вы, дни радости моей!Умчались вы – невольно льются слезы,И вяну я на темном утре дней.
О Дружество! предай меня забвенью;В безмолвии покорствую судьбам,Оставь меня сердечному мученью,Оставь меня пустыням и слезам.
К молодой вдове.
Лида, друг мой неизменный,Почему сквозь легкой сонЧасто, негой утомленный,Слышу я твой тихой стон?Почему, в любви счастливойВидя страшную мечту,Взор недвижный, боязливыйУстремляешь в темноту?Почему, когда вкушаюБыстрый обморок любви,Иногда я замечаюСлезы тайные твои?Ты рассеянно внимаешьРечи пламенной моей,Хладно руку пожимаешь,Хладен взор твоих очей…О бесценная подруга!Вечно ль слезы проливать,Вечно ль мертвого супругаИз могилы вызывать?Верь мне: узников могилыТам объемлет вечный сон;Им не мил уж голос милый,Не прискорбен скорби стон;Не для них – весенни розы,Сладость утра, шум пиров,Откровенной дружбы слезыИ любовниц робкий зов…Рано друг твой незабвенныйВздохом смерти воздохнулИ блаженством упоенныйНа груди твоей уснул.Спит увенчанный счастливец;Верь любви – невинны мы.Нет, разгневанный ревнивецНе придет из вечной тьмы;Тихой ночью гром не грянет,И завистливая теньБлиз любовников не станет,Вызывая спящий день.
Я ехал в дальние края…
Я ехал в дальние края;
Не шумных жаждал я,
Искал не злата, не честей,
В пыли средь копий и мечей.
Желал я душу освежить,
Бывалой жизнию пожить
В забвенье сладком близ друзей
Минувшей юности моей.
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет,
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
Он не пришел, кудрявый наш певец [2]
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько па языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?[3]
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас пи бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село,
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом па лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил,
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные пас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм [4] не то ль и с нами, было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до. капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.
[1] День открытия Лицея, постоянно отмечавшийся лицеистами первого выпуска.
[2] Н. А. Корсаков умер в 1820 г. во Флоренции,
[3] Ф. Ф, Матюшкин — моряк.
[4] В. К. Кюхельбекер.
В последний раз, в сени уединенья,
Моим стихам внимает наш пенат.
Лицейской жизни милый брат
Делю с тобой последние мгновенья.
Прошли лета соединенья;
Разорван он, наш верный круг.
Прости! Хранимый небом,
Не разлучайся, милый друг,
С свободою и Фебом!
Узнай любовь, неведомую мне,
Любовь надежд, восторгов, упоенья:
И дни твои полетом сновиденья
Да пролетят в счастливой тишине!
Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы.
При мирных ли брегах родимого ручья,
Святому братству верен я.
И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,
Исписанный когда-то мною,
На время улети в лицейский уголок
Всесильной, сладостной мечтою.
Ты вспомни быстрые минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соединенья,
Печали, радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья,—
Что было и не будет вновь…
И с тихими тоски слезами
Ты вспомни первую любовь.
Мой друг, она прошла… но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз свой заключен;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
О, милый, вечен он!
Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом, пенистом вине?
Как, укрывшись молчаливо
В нашем темном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке?
Помнишь ли друзей шептанье
Вкруг бокалов пуншевых,
Рюмок грозное молчанье —
Пламя трубок грошевых?
Закипев, о, сколь прекрасно
Токп дымные текли!..
Вдруг педанта глас ужасный
Нам послышался вдали…
И бутылки вмиг разбиты,
И бокалы все в окно —
Всюду по полу разлиты
Пунш и светлое вино.
Убегаем торопливо —
Вмиг исчез минутный страх!
Щек румяных цвет игривый,
Ум и сердце на устах,
Хохот чистого веселья,
Неподвижный, тусклый взор
Изменяли час похмелья,
Сладкий Вакха заговор.
О друзья мои сердечны!
Вам клянуся, за столом.
Всякий год в часы беспечны
Поминать его вином.
Друзья! Досужный час настал:
Все тихо, все в покое;
Скорее скатерть и бокал!
Сюда, вино златое!
Шшш, шампанское, в стекле.
Друзья, почто же с Кантом
Сенека, Тацит на столе,
Фольянт над фолиантом?
Под стол холодных мудрецов,
Мы полем овладеем;
Под стол ученых дураков!
Без них мы пить умеем.
Ужели трезвого найдем
За скатертью студента?
На всякий случай изберем
Скорее президента.
В награду пьяным — оп нальет
И пунш и грог душистый,
А вам, спартанцы, поднесет
Воды в стакане чистой!
Апостол неги и прохлад,
Мой добрый Галич [1] vale! [2]
Ты Эпикуров младший брат,
Душа твоя в бокале.
Главу венками убери,
Будь нашим президентом,
И станут самые цари
Завидовать студентам!
Дай руку, Дельвиг! Что ты спишь?
Проснись, ленивец сонный!
Ты не под кафедрой сидишь,
Латынью усыпленный.
Взгляни; здесь круг твоих друзей;
Бутыль вином налита,
За здравье нашей музы пей,
Парнасский волокита.
Остряк любезный, по рукам!
Полней бокал досуга!
И вылей сотню эпиграмм
На недруга и друга.
А ты, красавец молодой,
Сиятельный повеса! [3]
Ты будешь Вакха жрец лихой,
Па прочее — завеса!
Хотя студент, хотя я пьян,
Но скромность почитаю;
Придвинь же пенистый стакан,
На брань благословляю.
Товарищ милый, друг прямой [4],
Тряхнем рукою руку,
Оставим в чаше круговой
Педантам сродну скуку:
Не в первый раз мы вместе пьем,
Нередко и бранимся,
Но чашу дружества нальем —
И тотчас помиримся.
А ты, который с детских лет
Одним весельем дышишь,
Забавный, право, ты поэт,
Хоть плохо басни пишешь;
С тобой тасуюсь без чинов,
Люблю тебя душою,
Наполни кружку до краев,—
Рассудок! бог с тобою!
А ты, повеса из повес [5],
На шалости рожденный,
Удалый хват, головорез,
Приятель задушевный,
Бутылки, рюмки разобьем
За здравие Платова,
В казачью шапку пунш нальем —
И пить давайте снова!..
Приближься, милый наш певец [6]
Любимый Аполлоном!
Воспой властителя сердец
Гитары тихим звоном.
Как сладостно в стесненну грудь
Томленье звуков льется!..
Но мне ли страстью воздохнуть?
Нет! пьяный лишь смеется!
Не лучше ль, Роде записной [7],
В честь Вакховой станицы
Теперь скрыпеть тебе струной
Расстроенной скрыпицы?
Запойте хором, господа,
Нет нужды, что нескладно;
Охрипли? — это не беда:
Для пьяных всё ведь ладно!
Но что?., я вижу всё вдвоем;
Двоится штоф с араком;
Вся комната пошла кругом;
Покрылись очи мраком…
Где вы, товарищи? где я?
Скажите, Вакха ради…
Вы дремлете, мои друзья,
Склонившись на тетради…
Писатель за свои грехи!
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм [8], прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
[1] Профессор российской и латинской словесности, преподававший в Лицее в 1814—1815 гг.
[2] будь здоров! (лат.)
[3] Кп. А. М. Горчаков.
[4] И. И. Пущин — лицейский товарищ А. С. Пушкина.
[5] И. В. Малиновский — лицейский товарищ А. С. Пушкина.
[6] Н. А. Корсаков — лицейский товарищ А. С. Пушкина.
[7] М.Л. Яковлев — лицейский товарищ А. С. Пушкина, хорошо игравший па скрипке (Роде — известный в то время скрипач).
[8] В. К. Кюхельбекер.
Воспоминаньями смущенный,
Исполнен сладкою тоской,
Сады прекрасные, под сумрак ваш священный
Вхожу с поникшею главой.
Так отрок Библии, безумный расточитель,
До капли истощив раскаянья фиал,
Увидев наконец родимую обитель,
Главой поник и зарыдал.
В пылу восторгов скоротечных,
В бесплодном вихре суеты,
О, много расточил сокровищ я сердечных
За недоступные мечты,
И долго я блуждал, и часто, утомленный,
Раскаяньем горя, предчувствуя беды,
Я думал о тебе, предел благословенный,
Воображал сип сады.
Воображал сей день счастливый,
Когда средь вас возник Лицей,
И слышу наших игр я снова шум игривый
И вижу вновь семью друзей.
Вновь нежным отроком, то пылким, то ленивым,
Мечтанья смутные в груди моей тая,
Скитаясь по лугам, по рощам молчаливым,
Поэтом забываюсь я.
И въявь я вижу пред собою
Дней прошлых гордые следы.
Еще исполнены великою женою,
Ее любимые сады
Стоят населены чертогами, вратами,
Столпами, башнями, кумирами богов,
И славой мраморной, и медными хвалами
Екатерининских орлов.
Садятся призраки героев
У посвященных им столпов,
Глядите: вот герой, стеснитель ратных строев,
Перун кагульских берегов1
Вот, вот могучий вождь полунощного флага 2,
Пред кем морей пожар и плавал и летал.
Вот верный брат его, герой Архипелага,
Вот наваринский Ганнибал3.
Среди святых воспоминаний
Я с детских лет здесь возрастал,
А глухо между тем поток народной брани
Уж бесновался и роптал.
Отчизну обняла кровавая забота,
Россия двинулась, и мимо нас волной
Шли тучи конные, брадатая пехота,
И пушек медных светлый строй.
——
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
На юных ратников взирали,
Ловили брани дальний звук,
И детские лета и . . . . . . . . . . проклинали
И узы строгие наук.
И многих не пришло. При звуке песней новых
Почили славные в полях Бородина,
На кульмских высотах, в лесах Литвы суровых,
Вблизи Монмартра . . . . . . . . . . .
1 Граф П. А. Румянцев-Задунайский.
2 Граф А. Г. Орлов-Чесменский.
3 И. А. Ганнибал, принявший участие в сражении при Наварине и в Чесменском бою.
Стансы. (Из Вольтера).
Ты мне велишь пылать душою:Отдай же мне протекши дни,С моей вечернею зареюМое ты утро съедини!
Мой век невидимо проходит,Из круга Смехов и ХаритУж Время скрыться мне велитИ за руку меня выводит —
Не даст оно пощады нам.Кто применяться не умеетСвоим изменчивым годам,Тот их несчастья лишь имеет.
Счастливцам резвым, молодымОставим страсти заблужденья;Живем мы в мире два мгновенья —Одно рассудку отдадим.
Вы, услаждавшие печалиМинутной младости моей,Любовь, мечтанья первых дней —Ужель навек вы убежали?
Нам должно дважды умирать:Проститься с сладостным мечтаньем —Вот Смерть ужасная страданьем!Что значит после не дышать?
На пасмурном моем закате,Среди пустынной темноты,Так сожалел я об утратеОбманов милыя мечты.
Тогда на голос мой унылыйМне Дружба руку подала,Она Любви подобна милойВ одной лишь нежности была.
Я ей принес увядши розыОтрадных юношества дней,И вслед пошел, но лил я слезыЧто мог итти вослед лишь ей!
К сестре
Ты хочешь, друг бесценный,
Чтоб я, поэт младой,
Беседовал с тобой
И с лирою забвенной,
Мечтами окриленный,
Оставил монастырь
И край уединенный,
Где непрерывный мир
Во мраке опустился
И в пустыни глухой
Безмолвно воцарился
С угрюмой тишиной.
. . .
. . .
И быстрою стрелой
На невской брег примчуся.
С подругой обнимуся
Весны моей златой,
И, как певец Людмилы [1]
Мечты невольник милый,
Взошед под отчий кров,
Несу тебе не злато
(Чернец я небогатый),
В подарок пук стихов.
Тайком взошед в диванну,
Хоть помощью пера,
О, как тебя застану,
Любезная сестра?
Чем сердце занимаешь
Вечернею порой?
Жан-Жака [2] ли читаешь,
Жанлиса ль пред тобой?
Иль с резвым Гамильтоном
Смеешься всей душой?
Иль с Греем и Томсоном
Ты пренеслась мечтой
В поля,где от дубравы
В дол веет ветерок,
И шепчет лес кудрявый,
И мчится величавый
С вершины гор поток?
Иль моську престарелу,
В подушках поседелу,
Окутав в длинну шаль
И с нежностью лелея,
Ты к ней зовешь Морфея?
Иль смотришь в темну даль
Задумчивой Светланой [3]
Над шумною Невой?
Иль звучным фортепьяно
Под беглою рукой
Моцарта ояшвляешь?
Иль тоны повторяешь
Пиччини и Рамо?
Но вот уж я с тобою,
И в радости немой
Твой друг расцвел душою,
Как ясный вешний день.
Забыты дни разлуки,
Дни горести и скуки,
Исчезла грусти тень.
Но это лишь мечтанье!
Увы, в монастыре,
При бледном свеч сиянье,
Один пишу к сестре.
Все тихо в мрачной келье:
Защелка на дверях,
Молчанье, враг веселий,
И скука на часах!
Стул ветхий, необитый,
И шаткая постель,
Сосуд, водой налитый,
Соломенна свирель —
Вот все, что пред собою
Я вижу, пробужден.
Фантазия, тобою
Одной я награжден,
Тобою пренесенный
К волшебной Иппокрене,
И в келье я блажен.
Что было бы со мною,
Богиня, без тебя?
Знакомый с суетою,
Приятной для меня,
Увлечен в даль судьбою,
Я вдруг в глухих стенах,
Как Леты на брегах,
Явился заключенным,
Навеки погребенным,
И скрыпнули врата,
Сомкнувшися за мною,
И мира красота
Оделась черной мглою!..
С тех пор гляжу па свет,
Как узник из темницы
На яркий блеск денницы.
Светило ль дня взойдет,
Луч кинув позлащенный
Сквозь узкое окно,
Но сердце помраченно
Не радует оно.
Иль позднею порою,
Как луч на небесах,
Покрытых чернотою,
Темнеет в облаках,—
С унынием встречаю
Я сумрачную тень
И с вздохом провожаю
Скрывающийся день!..
Сквозь слез смотрю в решетки,
Перебирая четки.
Но время протечет,
И с каменных ворот
Падут, падут затворы,
И в пышный Петроград
Через долины, горы
Ретивые примчат;
Спеша на новоселье,
Оставлю темну келью,
Поля, сады свои;
Под стол клобук с веригой —
И прилечу расстригой
В объятия твои.
[1] В. А. Жуковский
[2] Ж.-Ж. Руссо.
[3] Героиня одноименной баллады В. А. Жуковского.
1814 г.
Письмо к Лиде.
Лишь благосклонный мрак раскинетНад нами тихой свой покров,И время к полночи придвинетСтрелу медлительных часов,Когда не спит в тиши природыОдна счастливая любовь:Тогда моей темницы вновьПокину я немые своды…Летучих остальных минутМне слишком тягостна потеря —Но скоро Аргусы заснут,Замкам предательным поверя,И я в обители твоей…По скорой поступи моей,По сладострастному молчанью,По смелым, трепетным рукам,По воспаленному дыханьюИ жарким, ласковым устамУзнай любовника – насталиВосторги, радости мои!..О Лида, если б умиралиС блаженства, неги и любви!
Князю А. М. Горчакову.
Встречаюсь я с осьмнадцатой весной.В последний раз, быть может, я с тобой,Задумчиво внимая шум дубравный,Над озером иду рука с рукой.Где вы, лета беспечности недавней?С надеждами во цвете юных лет,Мой милый друг, мы входим в новый свет;Но там удел назначен нам не равный,И розно наш оставим в жизни след.Тебе рукой Фортуны своенравнойУказан путь и счастливый, и славный, —Моя стезя печальна и темна;И нежная краса тебе дана.И нравиться блестящий дар природы,И быстрый ум, и верный, милый нрав;Ты сотворен для сладостной свободы,Для радости, для славы, для забав.Они пришли, твои златые годы,Огня любви прелестная пора.Спеши любить и, счастливый вчера,Сегодня вновь будь счастлив осторожно;Амур велит: и завтра, если можно,Вновь миртами красавицу венчай…О, скольких слез, предвижу, ты виновник!Измены друг и ветреный любовник,Будь верен всем – пленяйся и пленяй.
А мой удел… но пасмурным туманомЗачем же мне грядущее скрывать?Увы! нельзя мне вечным жить обманомИ счастья тень, забывшись, обнимать.Вся жизнь моя – печальный мрак ненастьяДве-три весны, младенцем, может быть,Я счастлив был, не понимая счастья;Они прошли, но можно ль их забыть?Они прошли, и скорбными глазамиСмотря на путь, оставленный навек, —На краткий путь, усыпанный цветами,Которым я так весело протек,Я слезы лью, я трачу век напрасно,Мучительным желанием горя.
Твоя заря – заря весны прекрасной;Моя ж, мой друг, – осенняя заря.Я знал любовь, но не знавал надежды,Страдал один, в безмолвии любил.Безумный, сон покинул томны вежды,Но мрачные я грезы не забыл.Душа полна невольной, грустной думой:Мне кажется: на жизненном пируОдин с тоской явлюсь я, гость угрюмый,Явлюсь на час – и одинок умру.И не придет друг сердца незабвенныйВ последний миг мой томный взор сомкнуть,И не придет на холм уединенныйВ последний раз с любовию вздохнуть!Ужель моя пройдет пустынно младость?Иль мне чужда счастливая любовь?Ужель умру, не ведая, что радость?Зачем же жизнь дана мне от богов?Чего мне ждать? В рядах забытый воин,Среди толпы затерянный певец,Каких наград я в будущем достоинИ счастия какой возьму венец?
Но что?.. Стыжусь!.. Нет, ропот – униженье.Нет, праведно богов определенье!Ужель лишь мне не ведать ясных дней?Нет! и в слезах сокрыто наслажденье,И в жизни сей мне будет утешенье:Мой скромный дар и счастие друзей.
19 октября 1827
Бог помочь вам, друзья мои,
В заботах жизни, царской службы,И на пирах разгульной дружбы,И в сладких таинствах любви!
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,В краю чужом, в пустынном мореИ в мрачных пропастях земли!
В альбом.
Пройдет любовь, умрут желанья;Разлучит нас холодный свет;Кто вспомнит тайные свиданья,Мечты, восторги прежних лет?..Позволь в листах воспоминаньяОставить им минутный след.
В альбом Илличевскому.
Мой друг! неславный я поэт,Хоть христианин православный.Душа бессмертна, слова нет,Моим стихам удел неравный —И песни Музы своенравной,Забавы резвых, юных лет,Погибнут смертию забавной,И нас не тронет здешний свет!
Ах! ведает мой добрый гений,Что предпочел бы я скорейБессмертию души моейБессмертие своих творений.
Не властны мы в судьбе своей,По крайней мере, нет сомненья,Сей плод небрежный вдохновенья,Без подписи, в твоих рукахНа скромных дружества листкахУйдет от общего забвенья…Но пусть напрасен будет труд,Твоею дружбой оживленный —Мои стихи пускай умрут —Глас сердца, чувства неизменныНаверно их переживут!
19 октября 1828
Усердно помолившись богу,
Лицею прокричав ура,Прощайте, братцы: мне в дорогу,А вам в постель уже пора.
Товарищам.
Промчались годы заточеньяНедолго, мирные друзья,Нам видеть кров уединеньяИ Царскосельские поля.Разлука ждет нас у порогу,Зовет нас дальний света шум,И каждый смотрит на дорогуС волненьем гордых, юных дум.Иной, под кивер спрятав ум,Уже в воинственном нарядеГусарской саблею махнул —В крещенской утренней прохладеКрасиво мерзнет на параде,А греться едет в караул;Другой, рожденный быть вельможей,Не честь, а почести любя,У плута знатного в прихожейПокорным плутом зрит себя;Лишь я, судьбе во всем послушный,Счастливой лени верный сын,Душой беспечный, равнодушный,Я тихо задремал один…Равны мне писари, уланы,Равны Законы, кивера,Не рвусь я грудью в капитаныИ не ползу в ассесора:Друзья! немного снисхожденья —Оставьте красный мне колпак,Пока его за прегрешеньяНе променял я на шишак,Пока ленивому возможно,Не опасаясь грозных бед,Еще рукой неосторожнойВ июле распахнуть жилет.
Надпись на стене больницы.
Вот здесь лежит больной студент;Его судьба неумолима.Несите прочь медикамент:Болезнь любви неизлечима!
В альбом Пущину.
Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,Исписанный когда-то мною,На-время улети в лицейский уголокВсесильной, сладостной мечтою.Ты вспомни быстрые минуты первых дней,Неволю мирную, шесть лет соединенья,Печали, радости, мечты души твоей,Размолвки дружества и сладость примиренья…
Что было и не будет вновь…И с тихими тоски слезамиТы вспомни первую любовь.Мой друг, она прошла… но с первыми друзьямиНе резвою мечтой союз твой заключен;Пред грозным временем, пред грозными судьбами,О милый, вечен он!
Кюхельбекеру.
В последний раз, в тиши уединенья,Моим стихам внимает наш Пенат!Лицейской жизни милый брат,Делю с тобой последние мгновенья!Итак, они прошли – лета соединенья; —Итак, разорван он – наш братский верный круг!Прости!.. хранимый тайным небом,Не разлучайся, милый друг,С фортуной, дружеством и Фебом, —Узнай любовь – неведомую мне —Любовь надежд, восторгов, упоенья:
И дни твои полетом сновиденьяДа пролетят в счастливой тишине!Прости… где б ни был я: в огне ли смертной битвы,При мирных ли брегах родимого ручья,Святому братству верен я!И пусть… (услышит ли Судьба мои молитвы?)Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
К портрету Каверина.
В нем пунша и войны кипит всегдашний жар,На Марсовых полях он грозный был воитель,Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,И всюду он гусар.
Сновидение.
Недавно, обольщен прелестным сновиденьем,В венце сияющем, царем я зрел себя;Мечталось, я любил тебя —И сердце билось наслажденьем.Я страсть у ног твоих в восторгах изъяснял.Мечты! ах! отчего вы счастья не продлили?Но боги не всего теперь меня лишили:Я только – царство потерял.
Она.
«Печален ты: признайся, что с тобой».– Люблю, мой друг! – «Но кто ж тебя пленила?»– Она. – «Да кто ж? Глицера ль, Хлоя, Лила?»– О, нет! – «Кому ж ты жертвуешь душой?»– Ах! ей! – «Ты скромен, друг сердечный!Но почему ж ты столько огорчен?И кто виной? Супруг, отец, конечно…»– Не то, мой друг! – «Но что ж?» – Я ей не он.